Книга Аарона - Страница 29

Адина сказала, что во Франции люди готовят картошку в масле, а не в воде, и София заметила, что жаренная в масле картошка должна быть невероятно вкусной, а Борис сказал, что, наверное, так оно и есть, но хорошему маслу можно найти применение получше.

Мы с Борисом обернулись и посмотрели на другой край канавы. Еврей в комбинезоне закончил работу, и они с немецким солдатом ушли, и одна из банд уже стояла вокруг дырки. Парень с ломиком поддел стальной лист и оторвал от кирпича, и гвозди отошли очень легко, как и предсказывал Борис. Лист был отогнут, но потом вдруг как по волшебству появились немецкий офицер и трое желтых полицейских. Двое ребят попытались протиснуться в дырку, но вдруг на другой стороне раздались крики и их за ноги втянули обратно. По команде немецкого офицера они все выстроились в шеренгу у стены. У этого офицера не было руки.

– Это тот самый, – сказал Борис.

– Я сам понял, – ответил я.

Витоссек приказал каждому сдать все деньги и, пересчитав их, объявил, что собирается их оштрафовать за контрабанду на эту сумму. Они стояли у стены. Немец заметил старого еврея, который бежал по другой стороне улицы соседнего квартала, и позвал его. Одному из желтых полицейских пришлось переходить на другую сторону, чтобы привести старика. С нашей точки было видно, как трясется еврей.

– Сколько тебе лет? – спросил Витоссек.

Шестьдесят шесть, ответил ему старый еврей, и тогда Витоссек отсчитал шестьдесят шесть злотых и засунул их старику в карман рубашки.

– А теперь иди, куда шел, – сказал он.

Он дал еще какое-то указание тому же желтому полицейскому, тот ушел и вернулся еще с тремя евреями. Витоссек полюбопытствовал об их возрасте и заплатил соответствующие суммы в злотых. Последняя женщина сказала, что ей пятьдесят, и он отсчитал последние сорок восемь злотых, сказав, что теперь это был ее новый возраст. Когда она ушла, он обернулся к контрабандистам и сказал: «Я – хороший немец, разве не так?» Они согласились, и он ушел вместе с желтыми полицейскими, и, как только он исчез из виду, все трое ребят разбежались.

В ПЯТНИЦУ Я СНОВА ПРОЖДАЛ ТРИ ЧАСА, после чего вышел Айзик, чистильщик обуви, и сообщил, что Лейкин сказал мне прийти еще раз в понедельник. В понедельник Лейкин наконец провел меня в свой кабинет, который помещался в комнате возле туалета. Он развел руки в стороны так, будто хотел обнять всю Польшу, и поинтересовался, что я об этом думаю. Я сказал, что в этом доме красивая передняя.

Он сказал, что Витоссек и другие немцы из Полиции Безопасности собирали отдел по борьбе с преступностью и что Лейкин выбрал меня в качестве его члена.

– Они не столько охотятся на контрабандистов, сколько хотят их регулировать. Ты же знаешь, как немцы любят держать все в порядке.

– Я ничего ни о чем не знаю, – сказал я.

– Конечно, продолжаешь придерживаться своей старой позиции, – сказал он мне. – Но ты ведь знаешь ту старую шутку, которая снова приобрела популярность. Когда встречаются два еврея, один говорит другому: «По статистике, один из нас должен доложить в гестапо».

– Да, слышал я эту шутку, – ответил я ему.

– Конечно, никакой зарплаты не предусмотрено, но имеются другие привилегии, – сказал он. – В том числе влияние в трудовых лагерях.

– Я до сих пор понятия не имею, что должен делать, – сказал я.

– Пока что ничего, – ответил он. – Может, какие-нибудь небольшие отчеты. А может, даже они не понадобятся.

Я сидел на стуле, а он смотрел на меня. За столом он казался таким маленьким, что создавалось впечатление, будто бы он стоит на коленях на полу. За окном слышалось, как играет аккордеонист.

– Так я могу идти? – спросил я.

– Нет, – ответил он.

Он перевел внимание на бумаги, которые лежали перед ним. Поставил подпись на двух и произвел какой-то издевательский звук при виде третьей. Затем он поднялся, обошел стол спереди и сказал, что выменял себе новые сапоги, после чего сделал несколько приседаний, чтобы их растянуть.

– Ты слышал, что немцы уже в Ленинграде? – спросил он. Я покрутил головой. – Представь, Гитлер видит в раю Иисуса и говорит святому Петру: «Эй, почему у этого еврея нет повязки?» А святой Петр отвечает: «Оставь его в покое. Он – сын начальника».

– Хорошая шутка, – сказал я ему после того, как мы немного помолчали.

– Ты как те лавочники, которые прячут товары под пальто и подходят к клиентам, только если знают их в лицо, – сказал он. – Это мне в тебе нравится.

– Спасибо, – ответил я.

– Нам нужно держаться друг друга, – сказал он мне. – Страшно смотреть, как немцы нас разделяют.

– Так я могу идти? – спросил я.

– Ты помнишь, что почувствовал, когда впервые увидел табличку «Евреям здесь не место» в витрине еврейского магазина? – спросил он.

Другой полицейский распахнул дверь и сказал Лейкину, что наконец пришел один из его братьев Чаплинских. Лейкин бросил полицейскому две пачки сигарет, и тот сказал, что Чаплинские тоже курят. Лейкин бросил ему еще две.

– А еще, разве они оба не были законниками? – поинтересовался полицейский.

– Кажется, были, – сказал ему Лейкин. – Еще в Лодзи.

– Здесь прямо собралась какая-то коллегия адвокатов, – сказал полицейский. Он добавил, что Майлер тоже был законником и что, к слову, он до сих пор пытается выяснить, куда выслали семью его жены.

– Поляки жалуются, что мы пользуемся привилегией, потому что их всех посылают за границу, а мы, по крайней мере, работаем дома, – сказал ему Лейкин.

– Передай шарманщикам, – сказал полицейскому Лейкин, и тот ушел.

– Кто такие шарманщики? – спросил я.