Книга Аарона - Страница 4

В том же году я впервые побывал в ресторане. Отец взял меня с собой, чтобы отпраздновать какой-то свой большой успех, о котором он никогда не распространялся. Впервые в жизни я мог сам выбрать себе еду. Пока я ел, отец проверял мои знания по Яну Генрику Домбровскому, поскольку считал себя доморощенным знатоком истории. За десертом он рассмешил меня тем, как раскалывал скорлупки орехов зубами. В ту ночь мне снилось, что у меня на плече сидит ворон, мы стоим на ветру и у меня за спиной развевается черный плащ. На следующее утро, когда отец одевался, я подошел и обнял его. «Что это с ним сегодня?» – спросил он у мамы, прежде чем уйти.

В ОТВЕТ НА МОЕ БЕЗРАЗЛИЧИЕ СОСЕДСКИЕ ДЕТИ не проявляли ко мне никакого интереса. Иногда они бросали в меня камнями. Прошло еще одно длинное лето. Я хотел научиться ездить на велосипеде, поэтому пошел к мальчику, у которого был велосипед, и мальчик пообещал мне показать. После первого урока я уже мог справиться своими силами, но тогда он бы перестал меня учить. Я встретил Лутека однажды вечером, когда сидел с какими-то незнакомыми детьми, а они твердили, чтобы я убирался, но я их не слушал. У Лутека была кроличья шапка с ушами. Один из этих детей спросил, где он ее достал, последовал ответ: «Между ног твоей мамаши», и вся компания принялась его толкать. Лутека отбросили на меня, и в ответ я толкнул парня, который это сделал, так, что тот упал на спину и ударился головой о брусчатку. Остальные погнались за нами, Лутек показал мне лестницу в подвал рядом с угольным желобом, мы спрятались, и дети пробежали мимо. Я спросил, как он наткнулся на эту лестницу, и он ответил, что прятался тут еще до моего рождения. Пока мы сидели там в темноте, я продолжил его расспрашивать, но он больше мне не отвечал и только молча принюхивался, как собака нюхает воздух.

Он был ниже меня. Он был таким мелким, что рассказывал, что все ошибочно полагают, будто его младшая сестра на самом деле старше его. Он говорил, что его родная деревня – жалкое место. Ее даже не было на карте, и состояла она из трех рядов домов, заборов и грязи. Он отучился год в одной из школ талмуд-тойрес, что на улице Мила, и, по его словам, школа была знаменита тем, что выпускала недоучек. Он говорил, что его отец – один из самых сильных грузчиков в городе и что он таскает тележку, в которую впрягается, как лошадь. Он особенно ловко управляется с огромными механическими клетями из Лодзи. Чтобы их сдвинуть, при нормальных обстоятельствах потребовались бы усилия трех взрослых мужчин. Остальное время силач просиживал в таверне. Он работал на железнодорожной станции неподалеку от двора Ярушевских. Этот район меня пугал. Над кучами шлака поднимался смог, из-за которого воздух над грузовыми доками был вечно черным.

Поначалу мама радовалась, что я нашел друга, но вскоре радости пришел конец, потому что за младшим братом некому стало присматривать, ведь Лутек принялся за мое образование. Он показал, как воровать овощи с тележек, как один может в суматохе отвлечь торговцев от того, что делает второй, даже если торговцы присматривают друг за другом. С помощью французского памфлета, который он стащил из газетного киоска, он доказал, что я ничего не знаю о девчонках, и обнаружил, что в действительности знаю настолько мало, что даже не могу понять, о чем он толкует. Выругавшись в адрес каких-то грязных русских, он также выяснил, что я ничего не смыслю в политике, и это было чистой правдой.

Он научил меня тому, что ничьи проблемы не должны стоять на пути наших развлечений. Я рассказал ему обо всех проделках, из-за которых мы с Юделем попадали в неприятности, включая разбитые школьные стекла, но эти рассказы не произвели на него впечатления. Его семья трижды переезжала, с тех пор как они оказались в Варшаве. И в одном месте его водили в полицию за то, что он сломал дверь дома мальчишки, который стащил его шапку, а в другом его тоже водили в участок за то, что он ювелирным молотком пробил череп какому-то другому мальчишке. Лутек сказал, что тому мальчику потом стало лучше, правда, приходилось носить повязку на голове и его прозвали шейхом.

Я поинтересовался, не влетает ли ему за подобные проступки от отца, на что Лутек ответил, что дела с ремнем пошли веселее после того, как он научился натирать швы чесноком или луком. А еще ему повезло, поскольку отца больше расстраивало заикание сестры. Отец пытался вылечить заикание, передразнивая сестру, надеясь, что оно исчезнет от стыда. Я девочке понравился, потому что, ожидая, пока она закончит фразу, я никогда не раздражался. Она сказала Лутеку, что я – добрый мальчик и ему стоит приводить меня чаще, поэтому он посылал меня с ней разговаривать, а сам тем временем вытаскивал деньги из ее тайника. Он говорил, сестра знает, что он у нее подворовывает, но никогда не жалуется по этому поводу. Когда он набирал достаточно, мы отправлялись покупать сосиски и кататься на трамвае.

В ТЕ ДНИ, КОГДА Я ОСТАВАЛСЯ ДОМА, а младший брат чувствовал себя неплохо, мама заставляла меня выводить его в парк, чтобы он немного подышал свежим воздухом. Он всегда очень радовался этим прогулкам. На заднем дворе с мусорными баками никогда не было ни солнца, ни вообще кого бы то ни было, кроме пробегавших изредка дворовых кошек. Лутек всегда находил нас, куда бы мы ни пошли. Он говорил, что присматривать за чахоточным – еще не конец света и что ему всегда можно найти полезное применение; так, однажды мы уговорили брата стащить банку варенья, а в другой раз заставили петь перед полицейским. В остальные дни мы занимались своим делом, а он просто таскался за нами хвостиком. Когда бы Лутек ни ловил на себе пустой взгляд брата, он интересовался: «Ну и как там погода в Вильнюсе?» – и этой шутки брат никогда не понимал.