Книга Аарона - Страница 25

Я повернулся и лицом к лицу столкнулся с мальчишкой, и тот остановился, но уже слишком далеко зашел, и Борис занес кирпич сбоку от его клетчатой кепки, после чего сбил его на тротуар, а потом схватил за плечи и потянул туда, где был провалившийся подвал, чтобы нас никто не заметил с улицы. Я последовал за ним. Борис бросил туда мальчишку, потом поднял другой кирпич и еще раз его ударил. Звук был похож на лопату, которая врезается в грязь.

– Что ты наделал? – спросил я. Я лепетал, как малое дитя.

– Почему ты развернулся? – спросил он. Казалось, что он больше злится на меня, чем на мальчишку.

– Он умер? – спросил я. Но сам видел, что тот еще жив. Голова у него дергалась вперед-назад, а руки то и дело сжимались.

Борис присел над ним, вытянул булавку с запиской «ЖИВИ И ДАЙ ЖИТЬ ДРУГИМ» и приколол записку к рубашке мальчишки.

– Отдавай мед, – сказал он. После этого он потащил меня на улицу.

– Мы что, оставим его вот так? – спросил я. Но мы уже его оставили.

В тот вечер Хлодна была только нашей. Борис сказал, что другая банда, наверное, до сих пор бродит и ищет главаря. Мы послали около дюжины детей помладше толпиться у ворот. Они скакали плечом к плечу, носясь так быстро, как могли, и синие с желтыми полицейские пытались побить и порвать одежду у кого только могли, но большинство прорвалось. Мы заплатили каждому по кусочку сахарина и приказали ждать, пока в воротах не сгрудится толпа. Борису вся эта задумка показалась смешной. Он сказал: из-за того, что за последнюю ходку нам заплатили деньгами, он заставит нас разделиться и отправиться покупать вещи в арийских магазинах за стеной. Он сказал, что штука в том, чтобы идти медленно и пройти мимо полиции так, будто они торговцы, и не бежать, даже если кто-то первым сделает шаг в нашу сторону. И еще мы должны как только можем вычистить одежду и башмаки, прежде чем выходить. А когда мы будем ходить по магазинам, мы должны спрашивать, что нам нужно, с таким выражением, как будто мы – хозяева этого места.

– Как твоя сестра? – спросила Адина Софию, и я стукнул себя по голове за то, что сам не додумался спросить.

София сказала, что у Сальции дела неважно. Адина обняла ее, София спросила, не начинает ли Адина заболевать, а та рассказала, что в их квартиру въехало еще два семейства. И пока эти семьи сидели и болтали с одним из ее дядюшек, прибыла третья семья. Она понятия не имела, где им всем разместиться.

– Теперь нас шестеро в одной комнате, – сказала она. – А в чулане и в одном из углов постоянно капает вода. Прямо у моей головы, целую ночь. Мы просили с этим как-то разобраться, но никто ничего не починил.

Один из синих полицейских на площади схватил какого-то ребенка за рубашку и порвал ее со спины.

– Ты порезался? – спросила меня София.

– У него плохие десны, – сказал ей Борис. – Слышала, как воняет у него изо рта?

И тогда я рассказал о том, что сделал Борис.

– Кирпичом? – переспросил Лутек, когда я закончил.

– Прямо по голове, – сказал я.

– Да здравствует Борис, – сказала Адина.

– Мне кажется, что он умер, – сказал я.

– Ему следовало усвоить, что красть нехорошо, – сказал Борис.

– Думаешь, теперь они оставят нас в покое? – спросила София.

– Если не оставят, получат еще один кирпич в голову.

– Да здравствует Борис, – сказала Адина.

– Ты уже это говорила, – сказал ей Лутек. И тогда я понял, почему Борис взял меня вместо Лутека.

– Он, может быть, и правда умер, – повторил я, но они все посмотрели так, как будто им и своих проблем хватало.

– Почему мы продолжаем тут сидеть? – поинтересовалась Адина.

– Мы ждем знака с той стороны, – сказал ей Борис. Нам пришлось поменять место обмена, и мы послали одного из мелкой ребятни с запиской.

Я спросил у Софии, горюет ли еще ее отец о Брыжских девочках.

– Какая тебе разница? – сказала она.

– Ну я же задал вопрос? – спросил я.

– Бедный Шимайя, – заметил Борис. – Все думают, что ему плевать.

Она сказала, что ее отцу было уже лучше, но Ханка Нажельска все еще ревела по этому поводу днем и ночью.

– Ханка Нажельска видела меня с тобой и прозвала меня трефной грязью в трефном горшке.

Он засмеялся.

– А что вы с ним делали вдвоем? – спросил я.

– Она сказала, что снова сделает мой рот кошерным, – сказала она Борису. – Она положила камень в горшок с паром, но я закричала, что он был слишком горячий, и она немного его охладила, прежде чем положить мне в рот.

– Так вот как рот становится кошерным? – спросил Борис.

София отвернулась и вытерла глаза, а Адина шлепнула его по руке.

– Среди нас нет ни одного хорошего еврея, – сказала София.

– Хорошие евреи покупают то, что приносим мы, – сказал Борис.

– А как насчет твоего брата? – спросила Адина.

– А как насчет твоего? – спросила София. – Я имею в виду самого старшего.

– Он молится наедине по будням и ходит на общие службы по праздникам, – сказала Адина. – Когда их устраивают. Разве твои дяди не религиозны?

София ответила, что один из ее дядьев ходил в шул, но не дошел до давен, а просто сидел в шуле, а второй туда даже не ходил. Правда, он всегда старался достать им карпа или гуся на Шаббат.

Мальчишка, которому не удалось проникнуть через ворота, пошел к нам за своим куском сахарина, но Борис взглядом остановил его.

– Вот к Шимайе въехало всего четверо, – горько заметила Адина. – А к нам вселилась целая деревня.

– У его семьи все могло быть намного хуже, – сказал ей Борис.

– У меня было шесть братьев и сестер, и пятеро умерли во младенчестве.

– Бедная твоя мама, – сказала София.